– Сергей! С тобой все в порядке? – При виде Пустельги Ахилло вскочил, уронив папиросу в пепельницу. От волнения он настолько забылся, что перешел на «ты».
– Да, а что? Михаил, что с вами? Пустельга постарался акцентировать обращение на «вы». Ахилло понял и смутился.
– Извините, товарищ старший лейтенант… Что ему было от вас нужно?
Сергей стремился держаться как можно спокойнее, словно краснолицый комбриг просто вызвал его покурить. Впрочем, с Михаилом надо поделиться. Пустельга взглянул на молчаливо сидевшего за столом Прохора. Тот понял:
– Разрешите выйти?
Сергей кивнул. Он и Михаил ждали, покуда лейтенант покинет комнату. Наконец двери закрылись.
– Вот! – Пустельга бросил пакет на стол. – Документы, которыми Рыскуль шантажировал эту девушку. Ее обязательство сотрудничать он сжег…
Сергей как мог пересказал всю эту историю, начиная с того момента, когда они с Михаилом расстались в фойе. Ахилло слушал не перебивая и наконец вздохнул:
– Что же вы наделали, Сергей! Господи, что же вы наделали!
– Но почему? Вот документы! Честно говоря. Пустельга ожидал от Михаила несколько иной реакции. Тот, очевидно, понял.
– Сергей, вы же ничего не знаете! Этот Волков… с ним нельзя иметь никаких дел! Он хуже Рыскуля, хуже всех! Теперь он знает все о вас, о Вере Лапиной… Теперь вы у него в долгу…
– Не понимаю! – Сергей начал понемногу сердиться. – Он помог нам! Что в этом плохого? – Но на душе уже стало неспокойно.
– Нельзя изгонять бесов силою Вельзевула, князя бесовского… Это не получалось даже, у Христа. Я ничего не могу рассказать вам, Сергей. Хорошо, если бы вы мне поверили сразу. Боюсь, теперь поздно: от вас уже не отстанут…
– Документы… Вы сами ей отдадите? – Пустельга поспешил перевести разговор на другое. Похоже, Михаил реагировал слишком уж неадекватно.
– А? Хорошо, передам… Надо посоветовать ей уехать… Хотя нет, поздно… Скажите, он вам больше ничего не говорил? Никуда не приглашал?
~ Да нет же! – удивился Сергей. – Почему вы так против него настроены? Вы что, хорошо его знаете?
– Хорошо? – грустно улыбнулся Ахилло. – Сегодня я видел его второй раз в жизни. Честно говоря, мне бы хватило и одного… Но боюсь, последует и третий…
Юрий долго не понимал, зачем им с Терапевтом, знавшим друг друга уже более пятнадцати лет, требуются псевдонимы. Впрочем, он не сразу понял и другое: Терапевт, бывший военный врач, чудом уцелевший во время чисток и высылок, действует не один. О группе Орловский узнал где-то через год после того, как начал писать книгу…
Идея зрела давно. Вначале он не делился ею ни с кем: уже в начале тридцатых о подобном могли беседовать лишь умалишенные. Но затем совершенно случайно к нему попала папка с материалами, и Юрий решил, что он все же попробует. С Терапевтом он решил посоветоваться по самой простой причине: больше в Столице ему советоваться было не с кем.
Терапевт, казалось, не удивился, но вовсе не обрадовался этому замыслу. Спокойно, трезво, будто беседуя с коллегой на консилиуме у постели тяжелобольного, он обрисовал возможные трудности – и неизбежные последствия. Орловскому будут нужны материалы, папка, попавшая к нему, лишь начало. Книгу надо будет переправить за границу – но переправить так, чтобы всевидящее око Большого Дома не высветило всех, кто этому поможет. А это трудно. Очень трудно сейчас, но еще труднее будет через два-три года, когда работа будет близка к завершению.
Орловскому нечего было ответить. Связей с закордоном у него не было. Доступа к информации – тоже. Было желание – и смутная надежда…
Они встретились с Терапевтом через несколько дней, и тот внезапно сообщил, что, может быть, сможет помочь. Но Юрий должен быть осторожен – очень осторожен, иначе опасность будет грозить не только ему и бывшему военному врачу. Это был намек – но тогда Юрий решил не расспрашивать.
Только когда первые главы были уже закончены и Терапевт стал передавать Орловскому новые материалы, они поговорили всерьез. Всплыло имя Флавия неизвестного друга, который достаточно влиятелен, чтобы доставать подобные документы. И достаточно силен, чтобы защитить – в случае беды.
Тогда-то он и стал Орфеем. Терапевт пояснил, что его, Юрия, надо как-то называть в разговорах с тем же Флавием. Так же, как и сам Флавий называет своего неведомого друга и помощника Марком…
– Вы будете Орфеем, Юрий. – Терапевт усмехнулся, и Орловский было решил, что тот шутит. Сам Юрий предпочел бы что-либо более банальное: Сидоров или Петров, но уж во всяком случае не Орфей. Вот уж с кем у него нет ни малейшего сходства, так это с легендарным певцом…
В ответ на его возражения Терапевт покачал головой:
– Вы забыли мифологию, Юрий. Вспомните, разве Орфей знаменит пением?
Тогда Орловский немного смутился. Он уже не первый год занимался дхарами, и образы Фроата Мхага и Гхела Гаэри вытеснили знакомых с детства героев Греции.
– Пение – это придумали уже потом, веке в пятом. – Терапевт бросил чуть ироничный взгляд на Орловского и терпеливо пояснил: – Тогда, в век классики, многое начали эстетизировать. Орфей стал просто рапсодом. Заодно выдумали и Эвридику – на радость оперным либреттистам будущих веков. А действительность была проще – и страшнее. Вспомните, Юрий, веке в девятом-восьмом в Греции началась психическая эпидемия…
– Вакханалии! – вспомнил наконец Юрий. – Люди сходили с ума, убивали друг друга, превращались в зверей…
– Да… Надежды не было – кровью такое не погасить. И тут появился Орфей. Мы не знаем, что он сделал, но очевидно одно: он не применял насилия, но сумел усмирить безумие – без крови. Вот это и запомнили, а остальное – уже выдумки… Вам предстоит сделать то же… И может, – тут Терапевт на мгновение умолк, – может, вам тоже предстоит спуститься в ад…