Ты, уставший ненавидеть - Страница 49

– Я вас прошу… умоляю… товарищ… – Судя по голосу, женщина была молодой и очень несчастной. Сергею внезапно стало жаль ту, которая плакала совсем рядом. Впрочем, ее собеседник, неизвестный ему товарищ Рыскуль, был явно в ином настроении:

– Я вам уже все сказал. Выбор за вами… И не смейте сюда приходить. Адрес вы знаете…

– Но… я не могу… Я лучше умру!

– Дело ваше. Умереть мы вам не дадим. Все, прощайте! Послезавтра я вам позвоню…

Вновь послышался плач и тихие удаляющиеся шаги. Тут наконец дверь канцелярии открылась, на пороге появился полковник из Столичного Управления, и Пустельга с облегчением шагнул вперед – Извини, старший лейтенант. Бумаги, черт их! – Полковник улыбнулся, Сергей улыбнулся в ответ и уже шагнул в открытую дверь, но, не удержавшись, посмотрел назад.

Из-за угла выходил невысокий полный мужчина с мясистыми отвисшими щеками и приплюснутым носом, на котором болталось пенсне. В руках он нес портфель большой, хорошей кожи. Вид у него был как у бюрократа средней руки с карикатуры в «Крокодиле», если бы не форма и звезды в петлицах. Товарищ Рыскуль оказался комиссаром госбезопасности третьего ранга. Сергей и полковник из Управления стали по стойке «смирно». Рыскуль быстро кивнул и поспешил дальше, думая в этот момент о чем-то другом. Может, о женщине, которая только что плакала? И Сергею стало почему-то не по себе.

Прощаясь с Михаилом, он не удержался и спросил о Рыскуле. Тот пожал плечами:

– Ну, Сергей! Как вы умудряетесь знакомиться с самыми паршивыми людьми?

– Я… я с ним незнаком, – смутился Пустельга. – Кто он?

– Заместитель начальника Столичного Управления. А если коротко – то редкая сволочь. Связываться не советую…

Дальнейшие расспросы отпали, и Пустельга вновь пожалел неизвестную ему женщину. Что-то в этом деле ему чрезвычайно не понравилось…

На премьеру Сергей надел свой единственный костюм, предварительно потратив часа два на приведение его в порядок. Брюки были выглажены на «отлично», пиджак вычищен, но Пустельга понимал, что публика, собравшаяся на премьеру, едва ли оценит его старания. Этот костюм он, сшил четыре года назад в Ташкенте. Рубашка была тоже старой, хотя и выстиранной до невиданной белизны. Сергей повязал узкий темный галстук, без всякого энтузиазма взглянул на себя в маленькое зеркальце и направился в театр.

Они встретились с Михаилом, как и договаривались, у входа. На старшем лейтенанте был новенький модный плащ, а когда верхняя одежда была сдана в раздевалку, Сергей лишь вздохнул: Ахилло оказался одет не в пример своему начальнику. В штатском Михаил смотрелся куда лучше, чем в привычной форме, и Пустельга подавил вспыхнувшую внезапно зависть…

Впрочем, дело не только в манере одеваться. Шумная публика, собравшаяся на премьеру, была совершенно незнакома Пустельге. Зато Ахилло чувствовал себя словно рыба в воде: раскланивался, пожимал руки, шутил и несколько раз знакомил Сергея с какими-то весьма представительными гражданами. Пустельга механически, по профессиональной привычке, запоминал фамилии, но радости это не доставляло. Здесь он был чужаком.

Очутившись в зале, Сергей с облегчением нашел пятый ряд и сел в кресло. Ахилло не спешил, беседуя с очередным знакомым. Наконец, когда до начала оставалось не больше трех минут, он присел рядом, держа в руках две программки.

– Вся Столица тут, – сообщил он довольным тоном. – Охрану заметили? Говорят, Ворошилов здесь. Он часто на премьеры ходит.

– А товарищ Сталин? ~ не удержался Сергей. Ахилло усмехнулся:

– Ну, даже если он и здесь, нам не скажут… Но не думаю… Ага, вон и Бертяев…

Он кивнул в сторону одной из лож. Сергей с интересом обернулся.

Знаменитый драматург стоял у низенького барьерчика. Большие белые руки неподвижно лежали на перилах, красивое холодное лицо было бесстрастным, словно окаменевшим. Казалось, все происходящее не имеет к нему ни малейшего отношения и Афанасий Михайлович оказался среди этой шумной публики совершенно случайно.

– Барин, – усмехнулся Михаил. – Фрак видели? Он, наверно, единственный в Столице фрак носит.

Ахилло не ошибся. На Бертяеве был фрак – одежда из давно сгинувшего прошлого. Странно, но на этом человеке фрак смотрелся совершенно естественно. «Сидит как перчатка», – вспомнил Сергей фразу из какого-то романа. Да, Афанасий Михайлович был явно неординарной личностью. И не только из-за фрака. Сергей вдруг понял, что каменное спокойствие этого человека – напускное. Бертяев еле сдерживался, но какие чувства заставляли этого человека волноваться. Пустельга не мог определить. Он лишь ощущал силу – неожиданную, мощную, идущую от неподвижной фигуры.

– Хорош, – вновь констатировал Ахилло. – Делает вид, что ему все равно…

Сергей кивнул, желая поделиться своими наблюдениями, и тут заметил, что неподвижное лицо Бертяева на миг изменилось. На тонких бледных губах мелькнуло подобие улыбки, Афанасий Михайлович приветливо кивнул – и лицо вновь застыло.

Те, с кем он поздоровался, как раз проходили к своим местам. Мужчина высокий, широкоплечий, в прекрасно сшитом дорогом костюме с орденом Ленина на муаровой ленте, и женщина в темном платье. Сергей вначале не обратил на нее особого внимания, привычно отметив то, что она блондинка, высокого роста – как раз в пару со своим спутником, одета дорого, но не крикливо. И тут, проходя к своему креслу в третьем ряду, женщина внезапно обернулась. Их глаза встретились, Сергей невольно открыл рот, сглотнул и зачем-то поправил галстук. На лице у женщины появилась улыбка. Пустельга вдруг сообразил, что вид у него, наверно, совершенно дурацкий, и постарался улыбнуться в ответ. Вышло еще хуже. Пустельга поспешно отвел глаза. Это было ужасно: он, в старом костюме, со своей привычной стрижкой «полубокс», в немодном узком галстуке ~ да еще с разинутым ртом… Господи, какой позор! Если б он знал, что встретит здесь ее, то надел бы, конечно, форму, да еще не забыл бы обе медали, полученные в Средней Азии. Хотя к чему это? Пустельга невольно зажмурился, представив ее улыбку, и ощутил свою никчемность. Нет, лучше было идти в ТЮЗ, на спектакль «Кулак и батрак»!