Ты, уставший ненавидеть - Страница 10

Орловский удовлетворенно улыбнулся, достал папиросы и вышел на улицу. Рука уже тянулась к спичкам, он сжал в кулаке коробок – и застыл.

Тот, что был постарше и повыше, стоял рядом с калиткой, с ленивым любопытством разглядывая каменные пасти львов на фасаде соседнего дома. Юрий глотнул воздух и машинально сделал шаг вперед, словно кролик, увидевший удава.

– Что, Орловский, набегался? – «топтун» ухмыльнулся и пожал плечами. – Ну давай, бегай…

Сзади послышались неторопливые шаги. Второй «топтун» выходил из палисадника, поправляя сбившийся на сторону галстук.

– Че, спекся? – вопрос прозвучал так же спокойно, и лениво.

Первый вновь пожал плечами:

– Слышь, Орловский, пошли лучше пива выпьем. Тут, за углом, пивнуха, там не разбавляют…

За углом действительно была пивная. Тогда, много лет назад, ее держал какой-то грек-нэпман, а позже грек исчез, пивная перешла к Столичному Совету, и пиво, по отзывам завсегдатаев, сразу же стало хуже.

– Я не пью пива… – фраза вырвалась сама собой. Юрий почувствовал себя раздавленным и бессильным. Он попытался дать бой на знакомой ему территории и проиграл – быстро и бесповоротно. Родные стены не помогли. Интересно, а что было бы, если бы он и вправду попытался бежать?

– Да, знаю, – бросил «топтун». – Предпочитаешь коньяк. Где только деньги берешь, Орловский?.. А может, пошли? Там буфетчица знакомая, устроимся в кладовочке, хряпнем по кружке…

Юрий представил себя в тесной кладовке, что находилась сразу же за стойкой, рядом с этими двумя типами, поглощающими пиво. Зрелище походило на дурной сон, но он прекрасно понимал, что и это вполне возможно. Очевидно, этим двоим действительно надоело бегать за ним. А может, это тоже метод: загонщики постепенно приближаются к жертве. Сначала просто шли сзади, затем попросили закурить, подальше вместе шли в ближайшую пивную и петля, уже сомкнувшаяся на шее обреченного, становилась все теснее и теснее…

– А то пошли в зоосад, – внезапно предложил молодой, – Зверюшек посмотришь…

– Там клетки – не разбежишься, – хмыкнул первый. – Ладно, Орловский, гуляй, коли есть охота. Можешь таксомотор взять – для разнообразия. А лучше ступай домой: бельишко собери, папирос… Пригодится. А то у нас наряд только на сегодня…

Юрий понял. Ему говорили прямо, что этот день на свободе – последний. Придут, скорее всего, под утро, чтобы вытащить одуревшего человека из постели, поставить его в одних кальсонах посреди комнаты и начать неторопливый основательный обыск…

Орловский повернулся, и, уже не обращая внимания на тут же тронувшихся с места агентов, не спеша пошел к трамвайной остановке. Выходит, он поступил верно, что не пошел вчера на встречу с Терапевтом. Ведь за ним могли начать слежку сразу. Правда, это означало, что они могли увидеть Нику…

Сердце на миг упало, но еще через мгновенье Юрий невесело усмехнулся. Думать об этом поздно. Они оба выбрали этот путь: он – взявшись писать книгу, она – связавшись с ним. Не раз и не два, он просил ее уйти, беспокоясь о том, что неизбежно должно было случиться. Ника даже не обижалась – шутила и уверяла, что с ее фамилией она может не бояться даже Большого Дома.

Отчасти это была правда. Правдой было и то, что Терапевт обещал помочь обещал твердо и даже намекнул, что можно сделать в такой ситуации. Именно тогда Юрий узнал кое-что о человеке, которого они решили назвать Флавием. Странный псевдоним казался тогда очередной выдумкой Терапевта, и лишь значительно позже Юрий узнал, что Флавий окрестил себя сам. Юрий поинтересовался, кого из трех римских императоров этой династии Веспасиана, Тита или Домициана – имел в виду их неизвестный товарищ. Терапевт засмеялся и предположил, что тот имел в виду четвертого Флавия Иосифа, перешедшего на сторону победителей-римлян, но в душе оставшегося верным своему народу. Помнится, Юрий удивился и спросил, неужели Флавий еврей, но Терапевт рассмеялся, заявив, что тот, судя по его характеру, скорее всего, китаец.

Да, Терапевт и тем более Флавий, могли помочь Нике. Это успокаивало, тем более, что она сама едва ли могла всерьез заинтересовать обитателей Большого Дома. Собственно, кто такая Ника, если взглянуть со стороны? Очень красивая женщина, супруга человека, о работе которого не положено говорить вслух, дама, привыкшая отдыхать в Сочи и одеваться у Ламановой, бывавшая на правительственных приемах, сидевшая пару раз за одним столом с самим товарищем Сталиным, и (кто без греха?) имевшая любовника – крайне сомнительную с точки зрения советской власти личность, но, в общем-то, личность совершенно случайную, которую можно и нужно поскорее забыть, буде что случится…

Они говорили с Никой на эту тему один-единственный раз. Ника слушала молча, сжимая в зубах папиросу – курить она никогда не курила, но в минуты волнения часто закусывала зубами папиросный мундштук, уверяя, что это ее успокаивает; а затем назвала Юрия дураком – тоже единственный раз за эти два года. Спокойно, без своей обычной улыбки она спросила Юрия, неужто тот считает, что она дорожит хоть чем-нибудь из всего этого. И что не бросит всю эту мишуру к черту, если он позовет ее в свой холодный флигель. И в тот момент Юрий понял, что Ника действительно не шутит, что она сделает это, и ему стало радостно и, одновременно, – страшно. Будь Орловский просто рядовым полунищим интеллигентом, кто знает, может он бы и решился, поскольку уже тогда понимал, что Ника – это самое лучшее что послала ему жизнь. Но его книга была уже почти закончена, значит – впереди неизбежный приговор и, в лучшем случае, – бегство. Его любовницу могут и не тронуть, жену же врага народа Юрия Орловского ждал только один исход.